Я вырос в Казахстане. Мать и отец репрессированные. По отцу я чеченец, мать — гречанка. Свою первую боевую награду "За отличную службу по охране общественного порядка" получил в возрасте 17 лет, в 1977 году, еще в Казахстане за задержание преступника. Затем армия, дневное отделение юридического института — закончил с отличием. Затем служба в МВД. Два года работал в Москве в группе по борьбе с фальшивыми авизо (в Интернете есть статья генерала Шаленкова "Они спасли страну от финансовой пропасти", там упоминаюсь я).
Моя история начинается с назначения меня на должность начальника Печенгского отдела внутренних дел Мурманской области в 2000 году. До этого я был в отставке, работал начальником юридического отдела в одной из "дочек" ГМК "Норникель". Моего возвращения в милицию потребовало от УВД области руководство района, другие органы власти.
За три года, пока я работал начальником отдела, он стал одним из лучших, изменилась в лучшую сторону и ситуация с порядком в районе. С этого времени начинается мое знакомство как начальника пограничной милиции с действующим атташе по полиции Норвегии и Швеции Сверре Монсеном и с полицией соседней с нами провинции Сер-Варангер.
Это были удивительные времена: руководство МВД тогда еще не возглавляли выходцы из ФСБ, это были остатки эпохи Ельцина, когда мы могли ездить к своим коллегам в Киркенес на дружеские встречи (игра в футбол, посещение управления полиции, совместные вечера), а они к нам. Была эпоха нормального сотрудничества и дружбы полиций двух соседних стран, неформального обмена информацией, оперативного решения самых разнообразных служебных вопросов. Это было счастливое время в работе милиции, еще не подвергшейся страшной и разрушительной мутации, начавшейся с приходом представителей ФСБ. В 2002 году я был приглашен начальником криминальной полиции в Осло в Крипос (норвежская криминальная полиция) в качестве благодарности за совместную работу. Представители норвежской полиции были абсолютно открыты — показывали даже то, к чему у нас своих сотрудников не подпустят.
В 2003 году я был переведен в Мончегорск. Об этом тоже есть в Интернете. Перевод был пролоббирован руководством КГМК "Норильский никель" — в Мончегорске находилось Кольское управление ГМК и базовое градообразующее предприятие. Но главное — в Мончегорске был один из самых высоких уровней организованной преступности по северо-западу: гремели автоматные очереди, шли бандитские разборки при дележе похищаемого никеля, меди, платины и палладия, было громадное число нелегалов и коррупция внутри отдела. Меня направили наводить порядок, и с задачей я справился. Отдел стал лучшим, как и город.
Свои отношения с сотрудниками норвежской полиции я сохранил прежде всего для борьбы с нелегалами — Мончегорск стал первым городом в Мурманской области и по всему северо-западу, где их не стало, их выдворили из России.
Мой опыт был перенесен в Печенгский район, где начальником отдела стал мой заместитель, с которым мы продолжали сотрудничать. Проблема была серьезная: через Борисоглебский пост в Европу потоком шли эмигранты из Азии и Африки. Правоохранительные органы бездействовали. Это был конец 2003 года.
Причин перемещения нелегалов было две. Раньше все, что касается границы, курировали ФСБ и погранслужба. Закон об ответственности за нарушение правил транзитного перехода границы возлагал обязанность по привлечению этих лиц к ответственности на органы милиции. Это было ново, не было инструкций, документов. Я сам готовил пакеты правовых документов для всех: для милиции, суда, ФСБ, погранслужбы.
Была и другая причина — коррупция. С каждого такого нелегала отдельные фуражки — конечно, не все — получали по две тысячи долларов. Это был большой бизнес, который я просто прикрыл, вмешавшись и организовав систему мер по закрытию границы. Я договорился с норвежскими милиционерами, и они по каждому факту перехода связывались со мной, граница с конца 2003 года, по сути, была закрыта — решений по вопросу выдворения стало приниматься до 60 в год. Были благодарности от наших норвежских друзей — стал выполняться закон.
Я понимал, что мои отношения с атташе по полиции контролируются спецслужбами, что все мои беседы фиксируются, но меня это не беспокоило, так как никаких вопросов шпионской деятельности не стояло и не было — это были офицеры криминальной полиции. Я знал по дате, когда у меня в квартире поставили аппаратуру контроля. Меня это мало волновало, наоборот, я считал, что это будет отражать картину реальных отношений.
Однако ситуация стала меняться как по стране, так и в МВД России с приходом к руководству министра Рашида Нургалиева в марте 2004 года, хотя обязанности первого заместителя министра он уже исполнял с 2003 года. Для российской милиции этот приход имел самые страшные и разрушительные последствия. Нургалиев пришел не просто из ФСБ, он пришел с должности начальника инспекторского управления, и всю методику закрытости, консерватизма и жуткой формализации он принес в систему МВД России, противоположную по своим задачам и организации деятельности спецслужбам структуру. Фээсбэнизация милиции, по сути, стала ее концом.
Приказы МВД по оценкам деятельности органов внутренних дел добивали все разумное и живое (система оценки работы по показателям — принцип: плюс один каждый год). Но наиболее вредным по своему содержанию был приказ по обеспечению режима секретности от 2005 года. Приказ секретный, поэтому я оговаривать его не буду, но он законсервировал абсолютно все и сделал всех руководителей служб и отделов заложниками перед ФСБ, которая как орган контроля за соблюдением режима секретности контролировала его исполнение.
Я поддерживал отношения с еще одним атташе по полиции Гейром Йонсеном, они перешли в нормальные человеческие: мы дружили семьями, я был у него дома в Норвегии в Драммене, он с женой бывал у меня. Шел обмен общей информацией, несекретной, криминального характера, то есть общедоступной. Мы также продолжали заниматься вопросом нелегалов.
Меня стали предупреждать мои товарищи из специальных служб — их много, не хочу называть, чтобы не подвести, — что мои отношения с дипломатом из Норвегии вызывают раздражение и могут привести к негативным последствиям. Как говорил один из сотрудников спецслужб, "ты же понимаешь, он враг". В эти годы я часто выезжал в Швецию, где живет мой товарищ — он был врачом в Никеле, выехал в Швецию лет десять назад и там остался. Мои поездки за рубеж, контакты с дипломатом — все это легло в основу того, что вскоре произошло.
Последний год я почувствовал усиление контроля за собой, прежде всего когда бывал за рубежом. Сладкий воздух свободы никогда не кружил мне голову, а то, что Стокгольм является центром всех спецслужб мира, я знал еще в лейтенантском звании.
Велась серьезная работа по созданию компромата в отношении меня. Это была целая комбинация, и, если бы она удалась, то я был на той привязи, которую уже никогда не смог бы отвязать. В конце июля 2010 года я поехал в десятидневный отпуск в Стокгольм к моему другу. Там я почувствовал за собой серьезное наблюдение со стороны спецслужб России. Меня это вообще не беспокоило: было непонятно только, почему вдруг все так плотно.
Когда я вернулся назад в начале августа 2010 года, мне сообщили, что по моим выездам за рубеж ФСБ проводит проверку. Это было непонятно. Все поездки мои согласовывались, и я как руководитель ОВД не мог выехать без разрешения руководства.
Затем 3 августа мне позвонили из секретариата УВД и сказали, что ФСБ интересует мой заграничный паспорт. Я выехал в Мурманск на встречу с исполняющим обязанности начальника УВД. У него я хотел получить разрешение съездить 7–8 августа с женой в Финляндию (она в 300 км от нас), так как в отеле города Рованиеми я забыл две свои банковские карты.
В Мурманске в УВД мне сообщили, что я должен прибыть в УФСБ по Мурманской области, куда я и поехал. Двое сотрудников УФСБ — один писал протокол, другой вел записи в блокнот — стали опрашивать меня по всем моим выездам за рубеж. Мотивация была такова: по их информации, я выезжал за рубеж без разрешения начальника УВД. Но это было ложью. Затем мне был задан вопрос о моих отношениях с представителями консульских миссий, в частности, с атташе по полиции, в чем они заключались, какие сведения я передавал. Я ответил, что все сведения были общеуголовного характера, распространяемые в СМИ, ничего секретного.
Беседа длилась два часа. Затем мы расстались. Я сказал, что на выходные собираюсь в Финляндию за банковскими картами. Никаких возражений в ответ не было. После беседы я зашел в кабинет и.о. начальника УВД, и он подтвердил разрешение на мой выезд в Рованиеми на 7–8 августа. Я оставил свой загранпаспорт, с которого сотрудники ФСБ просили снять копию, и сказал, что приеду на следующий день с рапортом на выезд и заберу загранпаспорт. Приехав на следующий день в УВД, а это было 4 августа, я зашел к и.о. начальника УВД отдал ему свой рапорт о выезде за рубеж, в секретариате получил свой паспорт и уже собирался ехать назад в Мончегорск, когда руководитель сообщил, что в связи с требованием ФСБ он мой выезд за рубеж запрещает и чтобы я сдал загранпаспорт. Я понял: происходит что-то нехорошее. Сказал, что паспорт не отдам, и в связи с недоверием ко мне заявил о своей отставке. Спустя полчаса на мой второй номер поступил звонок от одного сотрудника УВД (не буду называть — он работает до сих пор) о том, что запрет поступил от замначальника УФСБ и что через пару дней у них будут основания к моему задержанию ("нам не хватает несколько дней").
По пути в Мончегорск мне позвонил мой товарищ из ФСБ, меня с ним связывают давние дружеские отношения, и сказал, что он в курсе происходящего, что тема одна — атташе. Было сказано: "Горишь, делай выводы, времени у тебя нет".
Это было 4 августа вечером. Я понимал, что все пошло по какому-то незапланированному сценарию, как у меня, так и у ФСБ: суета началась именно с моего желания выехать в Финляндию. Видимо, возникло мнение о том что я, напуганный допросом в ФСБ, назад не вернусь, хотя это было полным бредом, таких планов у меня не было. Кто-то стал раскручивать эту тему, поэтому нужно было легализовать весь имеющийся компромат в отношении меня, после чего задержать и начать шпионский скандал. На все это надо было действительно пару дней.
Это было то, что я называю заговором. Именно мою попытку выезда с женой в Финляндию стали использовать как мой побег за границу и подтверждение моей "шпионской" деятельности. В чем была слабая сторона моей позиции? В особенностях российского законодательства. Не обязательно быть реальным шпионом, иметь агентурную кличку, контакты с представителями спецслужб вражеских стран, передавать секретные сведения, чтобы быть осужденным за шпионаж. Все гораздо проще: могут быть нормальные отношения, обычная, несекретная информация, она потом подпадает под категорию "иных сведений", которые могут нанести ущерб нашей "Родине". По таким делам ведется закрытое производство, адвокат — назначенец от ФСБ (вы себе представляете, чьи интересы он будет защищать), закрытый суд и "справедливый приговор". Пусть даже в конечном итоге ничего не получилось бы, но сидеть в подвалах НКВД мне не хотелось.
При въезде в Мончегорск я увидел машину оперативного сотрудника ФСБ, который, вероятно, должен был доложить о моем прибытии в город. Понимая, что если это было организовано спонтанно, то пока только взяли на контроль телефонные переговоры, поэтому по телефону я позвонил своему руководителю и сообщил, что буду завтра утром к 10 часам в Мурманске. Сделал еще несколько звонков, зафиксировав свой выезд на завтра в Мурманск, — важно было убедить их в том, что я никуда не собираюсь.
Вечером я собрал своих заместителей и объявил, что ухожу в отставку. Это тяжелые воспоминания для меня, я понимал, что рушится жизнь, но по-другому поступить было нельзя. Уходя из под удара, я тем самым уводил из под удара людей, с которыми меня связывала дружба, своих близких — хотя еще тогда я не понимал, почему это происходит именно сейчас. Вечером на машине жены я выехал в Печенгский район, а утром, в 9 часов, сбросив сообщение о том, что выехал в УВД, пересек границу Норвегии и России.
Через полчаса по всем погранпостам пришло указание УФСБ о задержании меня и супруги, в Мончегорск выехала группа сотрудников УФСБ, им на подкрепление вылетела группа из Москвы — об этом деле было доложено, как мне сообщили, премьер-министру России. Тем более только недавно прогремел шпионский скандал в Америке — и тут такое. Все это закрутилось, предполагалось, что я тут же как агент и шпион обращусь к своему руководству из Норвегии.
Но в связи с тем, что шпионом я не был, мы с женой поехал в Рованиеми, где я забрал свои банковские карты, а оттуда к своему другу в Стокгольм. Супруга моя на границе была подвергнута тщательному досмотру. С ней просто не знали, что делать, пока она не заявила, что уедет назад в Финляндию, только тогда ее пропустили в Россию. Домой ее сопровождала машина наружного наблюдения. При въезде в Кандалакшу в связи с тем, что ее машина была внесена в базу данных на задержание (это не скрывалось), ее остановили, но затем по указанию свыше пропустили. Около дома она увидела машину наблюдателя, которая, как выяснилось, дежурила здесь с момента моего отъезда. В квартире был проведен негласный обыск, это было очевидно.
В Мончегорске группа сотрудников ФСБ работала в поисках любого компромата в отношении меня. Беседовали с бизнесменами, просили дать показания, что они что-то платили мне, но безуспешно. Сразу получил уведомление об увольнении мой родственник — родной брат жены, вскоре с должности начальника отдела кадров в больнице была уволена и его жена — основания их увольнения не скрывались. Моему товарищу, состоявшему в партии "Единая Россия", сказали, что исключают его, так как он дружил с "предателем Родины". Процесс пошел. Тогда я вышел на официальных лиц и сообщил, что если этот шабаш не прекратится, я начну говорить и у меня есть что сказать в отношении многих должностных лиц, после чего они расстанутся со своими постами и не только.
Если бы я остался в Норвегии и обратился бы там за предоставлением убежища, то тогда это бы послужило подтверждением моей "шпионской" деятельности со всеми вытекающими последствиями. Я это прекрасно понимал и уехал в Финляндию, где мой родственник, житель Петербурга, предоставил свой дом.
Где-то через месяц ко мне приехала моя супруга. При переезде через таможенной пост ее подвергли четырехчасовому досмотру — проверяли и фотографировали абсолютно все. Мероприятие было неслучайным: вскоре я получил от друзей документ — указание всем таможенным постам провести мероприятие в отношении жены. Из него я узнал, в чем меня подозревают: в передаче сведений, содержащих государственную тайну.
Это стандартное основание для проведения всех оперативных мероприятий и дел. Мне также сообщили, что в отношении меня имеется указание о задержании по всем пограничным постам России, что в принципе было уже ясно из этого документа. 15 сентября 2010 года в Интернете была запущена дезинформация от ФСБ о том, что меня туда вызвали, а вместо этого я пересек границу и уехал в Норвегию, и что я гражданин Норвегии.
В остатке: разрушена целая жизнь, и не одна, разрушен целый мир — дети и мать, которым я не могу помогать, вынужденная эмиграция, в которой нет ничего хорошего, и прочие последствия, которые испытали те, кто был все эти годы рядом со мной. Только по прошествии времени для меня стало ясно, почему все это произошло и кому все это было надо. То, что это был заказ, — ни у кого из моих товарищей, а они все в той или иной степени принадлежат к силовым структурам, сомнений нет.
Моя первая версия заказа связана с опубликованной в прессе историей задержания мной убийцы, представителя наркобизнеса Петербурга, предложением мне взятки в 3 миллиона рублей только за устное ходатайство о его освобождении — предложение исходило от одного высокопоставленного сотрудника правоохранительных органов.
Однако последующие события и поступившая информация позволили сделать вывод о том, что вся моя история завязана на попытке определенных влиятельных сил сорвать подписание договора России и Норвегии: история со мной была бы одной из составляющих этого срыва.
Это не была заранее запланированная акция, это был экспромт, как мне сказал компетентный товарищ. Проверяли одно, потом вдруг подняли все и решили к приезду Медведева в Мурманск "сделать подарок норвежцам".
В СМИ опубликовано открытое письмо Союза рыбопромышленников Севера, в котором они призывают Медведева не подписывать договор с Норвегией — он затрагивает их интересы. Я не комментирую суть договора. Важно то, что он вызвал протест рыбопромышленников всего северо-запада, а это и Санкт-Петербург. Попытки любым способом его торпедировать были и будут до его ратификации Государственной думой. В Мурманске недовольство договором выражают открыто.
А теперь факты, которые для меня были сначала неожиданными и непонятными, но теперь они стали логично объяснимыми.
Удар по мне нанес инициативным сообщением, которое все закрутило, заместитель начальника отдела оперативной деятельности полковник ФСБ ФПС Павел Герасимов, а в быту просто Паша, с ним нас связывали длительные товарищеские отношения. Меня, когда я узнал об этом, просто ошеломило: зачем? То, что Паша хочет быть генералом в погрануправлении, знают все. О "мутных" связях Паши с отдельными коммерческими структурами знают немногие. То, что оперативный отдел является поставщиком кадров для службы безопасности Северо-западного рыбного консорциума, управляющая компания которого находится в Санкт-Петербурге, не секрет.
Бывший начальник оперативного управления генерал Чернов, учеником которого является Герасимов и с кем он поддерживает отношения и сегодня, представляет в Мурманске интересы рыбопромышленного комплекса и, как говорят его коллеги, имеет с того, что охранял.
Влияние, в том числе финансовое, консорциума на спецслужбы очень велико, особенно на тех, кто готовится к выходу на пенсию. Запуская свою информацию по заказу определенных сил, Герасимов не мог не понимать, к каким последствиям приведет ее реализация — тем более в преддверии приезда в Мурманск президента России и премьер-министра Норвегии (о таких вещах спецслужбы получают информацию за несколько месяцев — идет полномасштабная подготовка). Поэтому все делалось по заказу и умышленно под переговоры.
То, что инициатором "шпионского скандала" выступала не контрразведка ФСБ, а другая ее структура, и породило весь этот хаос, а также заявление о моей попытке сбежать за рубеж.
Но в самих структурах ФСБ вменяемые сотрудники, понимая последствия этой "реализации" в преддверии приезда президента и заключения договора, а также то, что это откровенная провокация, пошли на то, чтобы дать утечку информации.
Я не сомневаюсь, что утечка была кем-то санкционирована — запущенную по заказу рыбных олигархов машину остановить было уже нельзя, но понимание того, что последствием такой реализации могут быть далеко не ордена и медали, заставляло давать подобного рода утечки.
Это и объясняло последующие действия, которые на первый взгляд не укладывались в нормальную логику действий спецслужб. Демонстративные выезды в Мончегорск для сбора компромата, наружное наблюдение за квартирой, близкими, дачей, указания о задержании меня на границе — все это было открыто и гласно, чтобы я знал, что ехать в Россию мне нельзя, тогда перед заказчиками этой истории можно отговориться тем, что я вне досягаемости и ничего сделать нельзя.
Все то, что произошло, можно назвать попыткой рыбопромышленного комплекса и их представителей в органах власти противостоять представителям российского руководства любыми способами, даже раздутием шпионского дела.
Что дальше? В Россию ехать нельзя — там машина запущена. 20 октября я обратился за предоставлением политического убежища в Финляндии. По одной причине: здесь есть дом родственника. Дальше — неизвестность.
Во всей этой истории четко отразилась система абсолютного бесправия любого гражданина России, произвола спецслужб вне всякой логики и здравого смысла, отсутствия каких-либо защитительных механизмов, система внутреннего разрушения самой России. Руслан Устраханов полковник милиции в отставке
Вы можете оставить свои комментарии здесь
