Гражданский активист, историк Павел Шехтман 14 февраля покинул Россию. Причиной стал внезапный домашний арест по делу о записи на личной странице в Facebook. Поводом для уголовного преследования послужил перепост записи украинского блогера об убийствах пленных украинцев в Донецке. Ее автор писал, что боевики ДНР расстреливали пленных, которые отказывались давать интервью журналистам НТВ и Первого канала. Свой репост Шехтман сопроводил эмоциональным комментарием о том, что украинцам не следует выпускать таких "журналистов" живыми со своих территорий.
Дело по статье "Возбуждение ненависти либо вражды с угрозой применения насилия" против блогера возбудили еще в октябре 2014 года. Тогда активист был помещен в СИЗО, а затем выпущен под подписку о невыезде. Однако 12 февраля Шехтмана внезапно задержали в его собственной квартире, и после допросов суд в отсутствие его адвоката (вместо него был назначенный) избрал активисту в качестве меры пресечения домашний арест. О том, как ему удалось уйти из-под надзора, чего ждать от будущего россиянам и что делать политбеженцу в Украине, Шехтман рассказал Каспаров.Ru.
— Были ли у вас сложности с пересечением границы, когда вы выехали в Украину?
— В первый момент мне показалось, что возникли сложности именно с украинскими пограничниками. Но это первые, с кем я столкнулся — рядовые пограничники. Увидев мой внутренний паспорт, они повели себя так, что я понял — они меня сейчас будут выпихивать обратно. Но, когда появились офицеры, все уже пошло иначе — они на месте начали оформлять запрос на политическое убежище.
— То есть все нужные бумаги были заполнены на месте?
— Естественно, это длинная многоступенчатая процедура. На границе выдают бумажку, которая действительна пять дней. За эти пять дней я должен явиться в Миграционную службу и там оформиться. Позавчера я туда ходил и получил новую бумагу о статусе человека, ищущего убежище.
— Как вы оцениваете перспективы получения убежища в Украине? Насколько мне известно, из российских оппозиционеров пока что убежище предоставили только Андрею Тесленко.
— Я думаю, что это слишком публичная история, и в любом случае депортировать меня не посмеют.
— Можете рассказать о своих первых впечатления об Украине?
— Киев мне не показался чужим городом. Люди мне нравятся, они очень спокойные, доброжелательные. Можно сказать, что я чувствую себя здесь дома. Я чувствую, что смогу легко интегрироваться в это общество.
— Насколько я понимаю, вам помогали местные активисты. Может быть, это преждевременный вопрос, но есть какая-то разница между украинским и российским гражданским обществом?
— Есть, безусловно есть. Главная разница, что в России гражданского общества нет. Если украинское гражданское общество устроило Майдан, а наше находится в том состоянии, которое мы все наблюдаем, о чем может быть разговор?
— Собираетесь ли вы продолжать оппозиционную деятельность?
— Да, у меня есть такие планы, это уже не абстрактные идеи, но сейчас о них рассказывать преждевременно. Ну и, естественно, я буду продолжать писать то, что думаю по поводу ситуации в России.
— Ваша общественная деятельность будет связана с российской политикой или с украинской?
— Естественно, с российской. Здесь я в эмиграции и во внутриукраинские дела я мешаться не собираюсь.
— Чем вы собираетесь заниматься в Украине? Другие эмигранты мне жаловались на то, что в статусе соискателя убежища непросто найти работу.
— Мои друзья собираются выпускать газету, мне предложили участие в этом проекте.
Предположительное название издания "Громада", это будет общественно-политическая газета с упором на общественную сторону, рассчитанная прежде всего на украинскую русскоязычную аудиторию.
Так что пока проблема с занятостью передо мной не стоит. Я оказался в совершенно другом положении, нежели обычно оказывается эмигрант, который бежит от преследований. Я сам удивляюсь, насколько все благоприятно для меня складывается.
— Не жалеете ли вы, что из-за сложившихся обстоятельств вынуждены были покинуть Россию?
— Начнем с того, что у меня не было другого выбора. А раз это не было вопросом выбора, то и жалеть об этом странно. Жалею ли я, что так сложились обстоятельства?.. Мне кажется, что все-таки в моей жизни все идет к лучшему.
— Пока вы были в России, Вы ожидали, что давление на вас будет усиливаться?
— Для меня все это было полной неожиданностью.
— В связи с чем вас задержали?
Они объяснили это тем, что я не являлся на допросы по повестке. Но я не могу сказать, было это поводом или причиной. Я повесток не видел, но могло случиться, что они действительно приходили — у меня сломан почтовый ящик.
Либо машина сработала автоматически, либо это следствие целенаправленного усиления давления на обвиняемых по политическим мотивам.
Практически одновременно с моим домашним арестом в Санкт-Петербурге с большим шумом, целой вооруженной антитеррористической операцией был задержан националист Максим Калиниченко, которой организовывал сообщество "ВКонтакте" "Русский правый сектор", и таким образом, можно сказать, повесил себе на грудь мишень. Против Бориса Стомахина возбудили третье дело, причем уже по "антитеррористической" статье. Все это вписывается в общий тренд.
— Чем на суде следователь обосновывал необходимость поместить вас под домашний арест?
— Тем и обосновали, что уклонялся от допросов.
Кроме того, они заявили, что я вновь разместил в Интернете текст, признанный экстремистским Роскомнадзором. Я спрашивал у них потом, что это за запись, так они сами не помнят.
Сказали, что что-то по Украине. Я так подозреваю, что причина в том, что я перепостил какую-то запись Яроша или сослался на него.
— Получается, в ваше дело собирались добавить новый эпизод?
— Именно так. Или даже возбудить новое дело, как мне сказала моя адвокат Елена Романова.
— Как вышло, что вам не дали пообщаться с адвокатом перед судом? Елена Романова рассказала, что следователь на вашу просьбу вызвать вашего защитника, заявил, дескать, есть же назначенный адвокат — его хватит.
Да они простые ребята — отобрали телефон, и дело с концом. Первый же вопрос, когда они ворвались в квартиру, был: "Где телефон"?
— Как вам кажется, дело против вас будет как-то развиваться? Другой политбеженец в Украину Сергей Крюков рассказал, что его дело могут рассмотреть заочно.
— Дело против меня приостановлено в связи с моим бегством. Я объявлен в федеральный розыск. Судя по всему, в этом состоянии оно и будет. А по поводу заочного рассмотрения… Аристотелю как-то сказали, что кто-то его за спиной оскорбляет. Он на это ответил: "Да за глаза они могут меня хоть повесить".
— А до домашнего ареста какого развития дела вы ожидали?
— Я думал, что где-то в марте будет суд, и там собирался смотреть уже по обстоятельствам — клонится к условке или нет. Я сразу решил, что все, кроме условного срока, для меня неприемлемо. И если бы я почувствовал, что есть опасность, что они хотят дать что-то реальное, хотя бы исправительные работы, то я бы рискнул и попытался уехать. Но прежде я бы хотел выступить на суде.
А когда дали домашний арест, я понял, что, если я сейчас же не уеду, на меня наденут браслет — это должно было произойти на следующий день. После этого все двери к свободе для меня бы захлопнулись.
— Вас внесли в список Росфинмониторинга, ваши счета должны быть заблокированы…
— Были бы счета. Слава Богу, у меня их нет. Так что они могут вносить в любые списки. Это такое же "платоническое" действие, как внесение Гиви и Моторолы в список Госдепа.
— Планируете ли вы вернуться в Россию, если это станет возможным?
— Да, естественно, я попытаюсь вернуться в Россию, когда все образуется, и если все образуется.
— Некоторые оппозиционеры рады за вас, но опасаются, что из-за вашего побега из-под домашнего ареста других преследуемых по политическим мотивам станут сразу же помещать в СИЗО. Как вы относитесь к таким упрекам?
— Свобода — это ценность абсолютная. Ценности приносят в жертву ради других ценностей. Ради чужой свободы, ради жизни можно пожертвовать своей свободой. Но пожертвовать своей свободой ради менее тяжелых условий рабства для других людей?
Ведь здесь речь идет не об альтернативе свободы-несвободы, речь идет о неких договоренностях про условия рабства: "Вы там не слишком дергайтесь, а мы вам за это наручники ослабим".
Это фактически та постановка вопроса, на которой рабство и держится.
На этом строится тюремно-казаременная дисциплина. Всех наказывают за одного или даже не наказывают, а угрожают, но все набрасываются на этого одного, не думая, отстаивал ли он свое право или действительно делает какие-то недопустимые вещи. Набрасываются на него, а не на вертухаев, выстроивших эту систему.
Понятно, что в реальной жизни трудно обойтись без компромиссов. Только очень сильные люди могут идти против системы абсолютно до конца, не играя ни в какие игры. Но ни от кого нельзя требовать, чтобы он играл в эти игры для того, чтобы кому-то рядом ослабили наручники.
— Теперь, когда вы уже не в России, как бы вы прокомментировали обвинение против вас и запись, которая изначально вызвала недовольство следственных органов? Согласны ли вы с тем постом?
— Да, безусловно. Это было эмоциональное высказывание. Если понимать его буквально, это некоторый перехлест. Убивать таких людей не следует. Их следует долго и жестоко пороть на конюшне.
В целом я от своих слов не отрекаюсь. Это негодяи, на руках которых кровь, которые раздули эту войну целенаправленной сознательной ложью. Эти люди не журналисты, они брали подставные интервью с подставными актерами. Из профессии их надо гнать, как выгнали из профессии геббельсовских журналистов в 1945 году. И сейчас к ним надо относиться как к обслуге фашистского режима, обслуге войны.
— Как вам кажется, усилят ли власти давление на политических активистов?
— Конечно, все будет ужесточаться.
— Будет ли как-то меняться режим в России или законсервируется?
— Я думаю, ни то, ни другое.
Он будет разваливаться. Он вступил в полосу своего кризиса. И эти военные авантюры были в какой-то степени ответом на кризис.
Полная аналогия — режим Наполеона III — бонапартистский режим. Его суть в том, что это диктатура, устанавливающаяся на запросе общества на послереволюционную консолидацию. Он не имеет однозначной социальной поддержки и лавирует между социальными слоями, будучи относительно независимым социально, но при этом очень непрочным. Потому он очень скоро вырабатывает свой ресурс и приходит к кризису. Наполеон III для преодоления кризиса пустился во внешнеполитические авантюры сначала в Мексике, а потом в Германии. Франко-прусская война его и сгубила.
— Но пока не кажется, что псевдопатриотические настроения общества переменились.
— Дело не в них. Будет разваливаться экономика, прежде всего. Когда кризис усилится в достаточной степени, начнутся социальные волнения. Они наступят без всякой политической составляющей, скорее всего. И на этом фоне начнется уже окончательный развал режима.
На случай краха режима нужна какая-то разумная позитивная альтернатива, какие-то структуры гражданского общества, лидеры и так далее. Но я не вижу реального гражданского общества.
Я не вижу никаких лидеров, кроме мутного Навального. Это большая трагедия, и не понятно, что из всего этого последует.
— Чем в таком случае нужно заниматься оппозиционерам?
— Создавать структуры гражданского общества, которые могли бы дать реальную альтернативу. Но какими силами, я, честно говоря, зная нашу оппозицию, не представляю. Тем более, что людей от этих идей все равно уведет кто-то вроде Навального и выпустит пар на каких-нибудь очередных выборах.
