Продолжаем публикацию материалов по делу Операция "Преемник" "Почему и как они придумали Путина?" Часть 13, выдержки из книги-интервью М.Касьянов. Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым, 2009.
М.Касьянов в интервью Е.Киселеву в книге "Без Путина":
Совершенно секретная миссия
С какого момента началось восхождение замминистра финансов Михаила Касьянова на самую вершину власти? По законам российской политики 90-х, чтобы сделать головокружительную политическую карьеру, нужно было попасть на заметку президенту Ельцину.
Борис Николаевич привечал людей по-разному. В кого-то влюблялся по-отечески, как в Валентина Юмашева или Бориса Немцова. Кого-то, как Анатолия Чубайса, ценил за редкую способность (если не сказать — смелость) спорить, возражать, переубеждать. Все, кто работал с Ельциным, сходятся на том, что он ценил высокообразованных профессионалов, приближал к себе, продвигал по служебной лестнице.
Но способен был купиться и на "преданность без лести" по-аракчеевски, когда кто-нибудь "с солдатской прямотой" говорил президенту: "Великий вы человек!"
Кому-то Ельцин помнил добро, оказанную услугу, как Алексею Казаннику, который уступил ему, опальному, место депутата Верховного Совета CCCР За это Казанник спустя много лет, уже в другую эпоху, был возведен, правда ненадолго, в Генеральные прокуроры РФ. Мало кто знает, что и Михаил Касьянов однажды, задолго до своего возвышения, сильно помог Ельцину в одном чрезвычайно конфиденциальном и весьма важном деле. Настолько важном, что Борис Николаевич едва ли мог потом об этом забыть. Эту историю Касьянов рассказал впервые.
Когда вы познакомились с Ельциным?
Это было в начале 1996 года — года президентских выборов, когда деньги начинают приобретать электоральный вес. Я тогда уже был заместителем министра финансов и отвечал за все вопросы, связанные с урегулированием внешних долгов России и привлечением иностранных кредитов.
Начиналась президентская предвыборная кампания, а между тем политическая и финансовая ситуация в стране была критической. Казалось, что возврат в прошлое неминуем.
Коммунисты тогда были на гребне успеха. На выборах в Госдуму в декабре 1995 года они получили больше всего депутатских мест, им чуть-чуть не хватило до "контрольного пакета" Зюганов ощущал себя без пяти минут президентом. В январе 1996 года я был на Всемирном экономическом форуме в Давосе и видел, как лидера КПРФ уже начинали обхаживать крупнейшие западные политики и бизнесмены. У многих было ощущение, что возвращение коммунистов к власти неизбежно.
Ситуация осложнялась тем, что цены на нефть были в районе исторического минимума. Нынешних многомиллиардных поступлений в казну от экспорта нефти не было и в помине. Нарастал кризис неплатежей бюджетникам, военнослужащим, учащимся, пенсионерам. Людям месяцами не платили зарплат, пенсий, пособий, стипендий. Без погашения всех этих долгов Ельцину нечего было рассчитывать на переизбрание. Поэтому он пообещал, что все долги будут погашены в мае, то есть за месяц до выборов.
Но где взять деньги? Ельцин лично обратился за помощью к двум западным лидерам, с которыми у него сложились самые доверительные отношения: президенту Франции Жаку Шираку и канцлеру ФРГ Гельмуту Колю. Он позвонил им и попросил срочно предоставить России внеплановые займы и кредиты, дабы решить обострившиеся социальные проблемы и не допустить возвращения коммунистов к власти.
Они согласились помочь. Иными словами, политическое решение было принято. Вести дальнейшие переговоры было поручено двум людям. В качестве личного представителя Ельцина в Бонн и Париж был направлен один из самых близких и доверенных людей Бориса Ельцина — глава Управления делами президента Павел Бородин. Мне поручили согласовывать все финансово-технические детали.
Сначала меня пригласил к себе Пал Палыч Бородин, а потом была короткая встреча с президентом. Он со мной прежде никогда не встречался. Борис Николаевич рассказал о своих телефонных переговорах с Колем и Шираком. Мне было сказано, что моя миссия будет совершенно секретной. О ней действительно ничего не было известно ни у нас, ни на Западе.
Даже мой тогдашний непосредственный начальник, министр финансов Владимир Пансков, ничего об этом не знал. Ему просто сообщили, что Касьянов уехал в командировку по заданию администрации президента. Он спросил: "Куда?" Ему сказали: "Не спрашивай". И все, точка. Такой был уровень секретности этих переговоров.
Кто были ваши визави?
Заместители министров финансов Франции и Германии. Министры там — политические назначенцы, которые меняются при смене правительств, а вот их заместители — профессиональные финансисты, но одновременно они выступали как доверенные лица лидеров этих государств.
Когда начались переговоры?
В марте. Практически в тот самый момент, когда по-настоящему стартовала кампания за переизбрание Ельцина на второй срок. Борис Николаевич наконец осознал всю катастрофичность ситуации его рейтинг — 2 процента, а проблем — до небес. И президент, образно говоря, "проснулся" и засучив рукава взялся за дело.
Какую роль играл в переговорах Павел Бородин?
Он непосредственно не участвовал в специализированных переговорах. Бородин вел политические встречи от имени Ельцина. Встретился с Колем и Шираком, разъяснил ситуацию в России, представил им меня как переговорщика по всем финансово-техническим вопросам, а они, в свою очередь, представили своих переговорщиков. Мы сели и стали работать.
Интересно, что это были те же самые люди, с которыми я только накануне вел переговоры по реструктуризации наших долгов, приводил им аргументы, что молодая Россия не может оплачивать советские долги, что нам нужна отсрочка…
Буквально вчера вы их уговаривали перенести, растянуть сроки платежей, а сегодня вдруг приходите и просите еще денег?
В том-то и дело. Для них такой поворот был неожиданностью, но отказать они не могли, потому что на то была политическая воля лидеров их стран. Это было сложно сделать еще и потому, что речь шла не о переносе платежей по старым советским кредитам, а о выделении из текущего бюджета "свежих", новых денег.
Так в чем же тогда была сложность, если вы знали изначально, что они все равно деньги дадут?
Проблема была в том, чтобы договориться о приемлемых финансовых параметрах. Политики же этим не занимаются. А финансисты могут обставить выделение займов и кредитов такими условиями, что заемщику придется туго.
Поясните, пожалуйста.
Ну, скажем, процентная ставка. Политики ведь ее не обговаривали. Даже точная сумма не была названа. Договорились только, что это будет примерно 3–5 миллиардов долларов.
Да, высоко оценили опасность победы коммунистов!
Я уже не назову точные цифры, по-моему, миллиарда три с половиной дала Германия и миллиарда полтора — Франция. Точно не помню, все-таки прошло тринадцать лет.
Иными словами, Ширак сказал: "Деньги дам", Коль сказал: "Деньги дам" но потом их доверенные финансисты уточнили: "Ладно, мы деньги даем, конечно, но меньше, чем вы просите, притом под очень высокие проценты и с очень жесткими условиями погашения"
Примерно так. Проблемы были и по сумме, и по процентной ставке, и по периоду погашения, и по другим условиям.
К примеру, когда начинаем гасить сам долг? С завтрашнего дня? Или получаем отсрочку на два года, а до этого платим только проценты?
Трудные были переговоры?
Очень. Срок был жестко ограничен — полтора месяца, а объем работы — огромный. Работать же мне пришлось в полном одиночестве. Все переговоры на английском языке, и все документы тоже. Иногда нужно было за ночь перевести страниц сто английского текста. Правда, там был профессиональный текст, стандартные выражения, их просто надо знать, так что работа в значительной степени механическая, но все же… Во время этих полутора месяцев, что шли переговоры, мне даже не разрешали возвращаться в Москву.
Тогда понятно, что никаких переводчиков быть не могло.
Все-таки под самый конец я добился того, что мне дали в помощь одного сотрудника из Минфина и одного юриста из Внешэкономбанка, чтобы свежим глазом просмотреть весь текст соглашений. Мы втроем проработали последнюю ночь в Париже и последнюю ночь в Германии — во Франкфурте, все еще раз перепроверили.
Ну и чем все кончилось?
Соглашения были подписаны, деньги поступили на наши счета к 1 мая, как Борис Ельцин и обещал народу. И сразу началось погашение долгов гражданам.
Михаил Михайлович, выходит, мы оба ковали победу Ельцина в 1996 году. Я боролся на информационном фронте, вы добывали деньги. Пожертвовали демократическими процедурами ради демократии. И кончилось это все тем, что от свободы прессы и независимых средств массовой информации, в первую очередь телеканалов, остались рожки да ножки. Вся эта тайная финансовая дипломатия, оформление чрезвычайных кредитов, позволивших Борису Ельцину и его правительству выполнить иначе не выполнимые обязательства перед гражданами страны, тоже привели к тому, что власть в дальнейшем стала применять какие угодно трюки, манипулировать общественным сознанием, не останавливаясь ни перед чем. Что вы на это скажете?
Очень деликатную и чувствительную тему вы затронули. Я сам время от времени задумываюсь над этим. Мы все, конечно, тогда работали на победу Ельцина, это правда. Но я нахожу этому если не оправдание, то по крайней мере объяснение. Вспомним, где находилась страна, в какой точке своего развития? Ситуация была, прямо скажем, зыбкой. В декабре 1995 года прошли выборы в Госдуму, коммунисты получили самую большую фракцию. Рейтинг Зюганова был высок. На предстоящие президентские выборы 1996 года коммунисты шли с широкой улыбкой, мощным клином. У всех было ощущение: коммунистический реванш, возвращение советских порядков — вполне реальные вещи.
Мне тоже тогда казалось, что возврат коммунистической партии к власти — это все, конец. Это плохо для страны, для журналистики, для судьбы моего канала, для меня лично. Крах всех надежд. Только-только мы зажили нормальной жизнью, как вдруг "они" возвращаются. Но не были ли наши ощущения ложными? Может, все было бы и не так страшно?
Если оглянуться на новейшую историю других стран бывшего социалистического лагеря, то очевидно, что возврат левых к власти — это действительно не так уж страшно. Все страны Восточной Европы, причем некоторые по нескольку раз, прошли через это: Венгрия, Словакия, Чехия, Польша. И у них вроде бы все в порядке. Потому что они сделали главное — закрепили институт свободных выборов. И теперь у граждан всегда есть инструмент смены власти, если они ею недовольны. Это именно то, чего мы хотим добиться сегодня в нашей стране.
Но коммунисты в Восточной Европе возвращались во власть уже как социал-демократы и не только на базе лозунгов социальной справедливости, но и отторжения КГБ как машины подавления инакомыслия и ограничения личной свободы. А наши коммунисты — это непосредственные создатели ВЧК-КГБ, и они жаждали реванша, расплаты.
Конечно, тогда, в 1996 году, мы совместными усилиями хотели будущий результат выборов чуть-чуть скорректировать. В результате сегодня Россией управляет группа людей, которые узурпировали власть, без всяких стеснений и "чуть-чуть" Не скажу, что это произошло моментально, но с 2003 года, и особенно после трагедии в Беслане, в стране стали стремительно происходить перемены, именно те, которые в свое время хотел насадить ГКЧП. И президент Путин стал фактически лидером нового ГКЧП.
Но в 1996 году я абсолютно искренне верил в то, что поступаю правильно. Я работал вполне осознанно. Мне, как и вам, казалось, что возврат коммунистов — это ужасно.
После ГКЧП тогда прошло всего пять лет. Это ровно столько же, сколько сегодня прошло после Беслана. Воспоминания о том, как мы жили при коммунистах, были совершенно свежи. Казалось, все это было только что, и очень не хотелось обратно — в советское прошлое. Я думаю, нас оправдывает то, что мы были искренни и что нами двигало чувство гражданского долга. Когда меня начинают упрекать задним числом: "А вот вы в 1996 году…" Отвечаю: "Послушайте, классические нормы журналистики не применимы к стране, в которой, по сути дела, еще продолжается гражданская война".
Полностью согласен. В 1993 году мы уже были на пороге гражданской войны. Поэтому в 1996 году так важно было сохранить демократическую Россию...
И еще один очень важный момент, о котором хотел бы сказать. Что бы мы ни делали в 1996 году для победы Ельцина, на тех выборах он победил сам. Никакие средства массовой информации не помогли бы ему, если бы он не встряхнулся, не вступил бы в борьбу по-на- стоящему, не стал бы с больным сердцем мотаться по стране. Сопровождавшие его в предвыборных поездках молодые корреспонденты НТВ, с ног валившиеся от усталости, только дивились: "Во дед дает! И откуда у него силы берутся отплясывать в жару на предвыборных митингах?!"
Ельцин переиграл Зюганова, потому что каким-то звериным чутьем настоящего политика чувствовал, что надо делать, чтобы практически каждый день главные новости были о нем. Настоящие новости, а не притянутые за уши. Но, хотя симпатии журналистов НТВ были на стороне Ельцина, мы никогда не замалчивали предвыборную кампанию других кандидатов. Более того, в наших передачах выступали и Зюганов, и Лебедь, и Явлинский, и даже ненавистный Ельцину Горбачев — единственный человек, внимание к которому со стороны прессы вызывало в Кремле открытое недовольство. Как мы тогда освещали президентские выборы, сегодня просто немыслимо. Так что мне за 1996 год не стыдно.
Мне нечего к этому добавить.
...
Вам не удалось узнать, почему было упущено драгоценное время?
Оказывается, как я гораздо позднее понял, Дубинин, который хорошо понимал всю тяжесть ситуации, отчаянно боялся реакции Ельцина. Ведь он объявил жесткий валютный коридор и обещал президенту удержать рубль. Дубинин думал, что, если скажет президенту правду, тот сразу его "растопчет" и уволит, как это когда-то случилось с Геращенко после "черного вторника". Поэтому он молчал и не знал, что ему предпринять, хотя поддерживать здоровье национальной валюты — его прямая профессиональная и конституционная обязанность. Это главное, за что отвечает Центробанк.
Можно было тогда еще что-то сделать?
Наверняка, но нужно было принимать срочные и решительные меры. Этого сделано не было.
И тогда Анатолий Чубайс, чтобы не стать козлом отпущения отпросился в РАО "ЕЭС России"?
Мне казалось, что Анатолий Борисович просто устал и потому ушел в госмонополию.
...
Но откуда он мог взять деньги?
Он мог не достать деньги, а помочь организовать работу. В то время я, конечно, не имел прямого выхода на Бориса Николаевича. Поэтому попросил главу президентской администрации Валентина Юмашева уговорить президента вернуть Чубайса в правительство, а Бориса Немцова — переговорить с самим Чубайсом. Сработало быстро: через два дня Анатолий Чубайс был назначен специальным представителем президента по связям с международными финансовыми организациями в ранге вице-премьера.
...
Но вскоре грянула очередная отставка правительства. Весной 1999 года полномочия Примакова урезаются. Во главе администрации становится Волошин. Вскоре меня вместе с тогдашним гендиректором НТВ Олегом Добродеевым пригласили в Кремль на смотрины. Волошин прямо с порога спросил: "Как вы думаете, Сергей Степашин может стать президентом? Ну, через назначение премьером предварительно?"
Тогда это показалось настолько неожиданным и экстравагантным решением, что его трудно было воспринять всерьез. Но прошло несколько недель, и Степашин действительно сменил Примакова на посту премьер-министра. А вы поднялись на еще одну ступень вверх — стали министром финансов. Хотя сам Степашин, как известно, очень этому сопротивлялся.
Это правда. В те дни я был на очередных переговорах в Лондоне, а Сергей Вадимович звонит мне по телефону и говорит: "Откажитесь, пожалуйста. Будьте мужчиной, откажитесь". Вот это странное сочетание "будьте мужчиной, откажитесь" очень меня удивило и задело. При личной встрече премьер опять: "Борис Николаевич хочет, чтобы вы были министром, а у меня другая кандидатура. Будьте мужчиной, откажитесь". Я говорю: "Нет, я не буду отказываться. Раз Борис Николаевич считает, что это необходимо, значит, так и будет".
Известно, что Степашин хотел оставить на посту министра финансов вашего предшест- венчика Михаила Задорнова. Также не секрет, что вокруг практически всех ключевых назначений в правительстве Степашина шла острая борьба между несколькими политическими и финансово-промышленными кланами. На кону были и власть, и деньги, и человеческие судьбы, и нечто большее — вопрос о том, каким путем будет развиваться Россия в ближайшие восемь лет. Большинство назначений были сделаны через голову Степашина, фактически ему не позволили самостоятельно принять ни одного важного кадрового решения. Отчасти это был экзамен для самого Степашина: проявит ли он себя сильным политиком, станет ли бороться, сумеет ли отстоять хотя бы часть своих позиций? Экзамена новый премьер не выдержал. В Кремле быстро разочаровались в идее сделать из него преемника Ельцина и продолжили кастинг. Через три месяца Степашина заменили Владимиром Путиным.
Кстати, о Степашине и о вашем любимом детище — НТВ. В тот короткий двухмесячный период своего премьерства Сергей Вадимович пытался помочь акционерам НТВ.
Да, назначение Степашина на пост премьер-министра в "Медиа-Мосте" было встречено радостно, потому что у акционеров были давние дружеские отношения с Сергеем Вадимовичем. Его жена даже работала одно время в питерском отделении Мост-банка…
В июле "Медиа-Мосту" предстояло заплатить первую сумму по госкредиту, предоставленному на создание системы "НТВ-плюс" В сравнении с размером кредита (150 миллионов долларов) первый платеж был небольшим — 15 миллионов долларов. Так вот, дней за десять до даты платежа ко мне на встречу в Минфин попросился владелец НТВ Владимир Гусинский. В разговоре со мной он был очень напорист: по этому кредиту ни первого, ни второго, ни десятого платежа внесено не будет. На мои возражения, что платить, безусловно, придется, поскольку существующий договор четко обозначает даты и суммы, Гусинский отвечал очень просто: "Вы новоиспеченный министр финансов и ничего не знаете о важных политических договоренностях". И далее пояснил, что, мол, мы — группа "Мост" — на выборах 1996 года власть поддерживали, и тогда было понимание, что за это все долги списываются.
Я продолжал настаивать, что существуют прямые безусловные обязательства, вытекающие из кредитного договора, и их необходимо исполнять. Гусинский не выдержал и говорит: "Сейчас вам позвонит премьер". И прямо из моего кабинета по мобильному набирает Степашина. Тот моментально перезванивает мне по прямой правительственной линии и начинает уговаривать: "Уладьте вопрос, придумайте что-нибудь, нам не нужны скандалы".
Отвечаю: "Если считаете это правильным, издайте распоряжение правительства на сей счет, ничего другого придумать не могу". В общем, этот разговор с премьером окончился ничем. Тогда возмущенный акционер прямо заявляет, что так просто мне это не пройдет, что я об этом еще пожалею.
Сегодня мне думается, что больше всего потом пришлось пожалеть Степашину. Эта попытка помочь Гусинскому и "Медиа-Мосту" обошлась ему гораздо дороже, чем многим тогда казалось. К тому моменту в администрации президента — не без участия Бориса Березовского, который тогда был в фаворе, а с Гусинским в очередной раз рассорился, — уже созрело, насколько мне известно, политическое решение: отобрать у Гусинского НТВ и другие медиаактивы, а его самого оттеснить на обочину политической и деловой жизни. Любые действия Степашина, не вписывавшиеся в генеральную линию, воспринимались едва ли ни как предательство. Потом мне рассказывали, что будто бы после того случая Александр Волошин заявил в узком кругу, где принимались важнейшие политические решения, в том числе и по преемнику: Степашин на эту роль не годится — хотя бы потому, что не сможет "разобраться с Гусем". Но тогда далеко не все понимали реальный расклад сил. Многие наивно полагали: вот еще чуть-чуть надавим — и все будет по-нашему.
На следующий день в газете "Сегодня" (главным редактором был Михаил Бергер), входившей в холдинг Гусинского, появилась подметная статья. В ней рассказывалось о том, что по Москве ходят слухи, мол, новый министр финансов якобы берет "откаты" — за это его прозвали "Миша — два процента" Тут же "Эхо Москвы" подхватило эту информацию. А еще через день телеканал НТВ, как всегда красочно, с цветными схемами, показал и рассказал нечто подобное. И так по кругу несколько раз.
Через месяц вся эта ложь из прессы исчезла. Вновь она всплыла на поверхность через 6 лет, в июле 2005 года. Но это уже совсем другая история…
...
"Премьерская чехарда" — всегда верный признак затяжного политического кризиса. В 1998–1999 годах главной причиной этого кризиса стала проблема предстоявшей в 2000 году передачи власти.
Кто придет на смену Ельцину? Об этом мучительно думал он сам, еще мучительнее — его ближайшее окружение, так называемая Семья. Считалось, что ее членами являлись Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко, Александр Волошин, Роман Абрамович, Борис Березовский, неуемной активностью которого, впрочем, кремлевские обитатели стали вскоре тяготиться. А также… Анатолий Чубайс. Конечно, Анатолий Борисович непосредственно в "семейных" интригах участвовал не всегда, но о многом знал. Иногда он вмешивался в ход событий, поскольку, пользуясь статусом бывшего главы администрации и де-факто руководителя ельцинского предвыборного штаба в 1996 году, имел доступ к президенту и пользовался его доверием. Например, именно Чубайс весной 1999 года в последний момент убедил Ельцина выдвинуть в премьеры Степашина, хотя президент вроде бы уже остановил свой выбор на другой кандидатуре.
Главная идея "Семьи" состояла в том, чтобы найти преемника и назначить его премьер-министром, вооружив тем самым колоссальным стартовым преимуществом. Ведь премьеру не надо вести специальную предвыборную кампанию — достаточно активно работать: встречаться с людьми, выступать, ездить по стране, и внимание СМИ, в особенности государственных, уже гарантировано. А уж если пару-тройку популистских решений принять — вообще успех почти в кармане.
В принципе нет ничего плохого в том, что президент страны задумывается о преемственности. Это, в конце концов, его право как политика. Другое плохо — когда вся мощь государства, его информационно-пропагандистские и репрессивные возможности ставятся на службу кандидату в преемники, а против всех остальных начинается война на уничтожение.
Еще хуже, когда процесс принятия важнейших политических решений становится совершенно непрозрачным для общества, когда вместо государственных институтов решающую роль начинают играть неформальные связи.
Как это было в начале 90-х, когда едва ли не самым влиятельным человеком в окружении президента Ельцина стал начальник его личной охраны генерал Коржаков. Как это повторилось во время второго президентского срока Ельцина, когда огромную власть и влияние сосредоточила в своих руках та самая "семейная" группировка. Поговаривают, что некоторых кандидатов на посты в правительстве Степашина заводили в один из кремлевских кабинетов, где с ними "проводил собеседование" застенчивый молодой человек с модной двухдневной небритостью. Это был еще никому не известный Роман Абрамович.
При Путине — Медведеве система неформальных политических связей и теневых кланов сохранилась и даже усилилась. Кремль превратился в "черный ящик", политика перестала быть публичной, граждане страны практически ничего не знают о том, как принимаются решения, в том числе кадровые.
...
Когда вы впервые познакомились с Владимиром Владимировичем Путиным? Вы знали его до того, как он стал премьер-министром?
Конечно, знал, но поначалу пересекались очень редко. Первый раз я встретился с ним где-то в конце 1995 года, когда он еще был заместителем главы питерской администрации. Это было незадолго до того, как они с Собчаком проиграли выборы губернатора. Я был замминистра финансов, отвечал за внешние долги и займы, а он приехал в командировку в Москву: питерская администрация накануне выборов просила выделить кредитные средства для городских больниц. Мы сидели в моем кабинете в Минфине, обсуждали эту заявку. Это был обычный деловой разговор, мне тогда часто приходилось вести подобные переговоры с различными руководителями регионов. По таким же поводам мы встречались еще раза два.
Чаще общаться мы стали, когда президент Ельцин назначил меня министром финансов, а Путин уже к тому времени был директором ФСБ, фактически членом правительства. Тогда мы уже ощущали себя, как мне, во всяком случае, казалось, членами одной команды.
Когда вы получили от Путина предложение стать премьером?
В самом начале января 2000 года, сразу после того, как Владимир Путин стал исполняющим обязанности президента.
Кстати, а вы знали заранее, что 31 декабря 1999 года Ельцин преподнесет сенсацию: выступит по телевидению и объявит, что покидает пост президента досрочно?
Нет. В тот день я в Минфине вел заседание коллегии, но утром мне позвонил один знакомый, который знал гораздо больше меня, что происходит в ближайшем окружении Ельцина, и сказал только: смотри в полдень телевизор. Так что я догадывался, что произойдет нечто важное.
А потом, спустя несколько дней, вдруг звонит Путин, приглашает встретиться. Я приехал к нему, и он с ходу предложил работать в паре: он идет на президентские выборы, при этом оставаясь премьер-министром. Я становлюсь его первым заместителем, причем единственным, и руковожу работой правительства.
После избрания и вступления Путина в должность президента я назначаюсь премьер-министром. Так и договорились.
Первые четыре месяца 2000 года я фактически исполнял обязанности главы правительства. Путин же работал в Кремле, правда, ему приходилось каждый день подписывать целый ворох бумаг, которые должны выходить за подписью премьер-министра, ведь формально он им оставался.
Рассказывают, что ваша кандидатура была навязана Путину окружением Ельцина, что вы никогда не были членом его команды. Например, главный редактор "Независимой газеты" Константин Ремчуков, человек весьма осведомленный, полагает, что кандидатом "Семьи" на пост премьера на самом деле был Михаил Зурабов. Однако Путин выбрал Касьянова и отстоял свой выбор. Поэтому, кстати, считает Ремчуков, Путин потом не простил вам перехода в оппозицию: мол, я его сделал премьером, а он чем мне отплатил?! Как все было на самом деле?
Предложение было для меня неожиданностью. Путин подчеркнул, что оно исходит от него лично.
! Орфография и стилистика автора сохранены
