"Но что сделал лично ты, когда трёхлетние украинцы учились считать до десяти на английском, а твоя страна учила их бояться считать вообще?"
4 апреля 2025 года российская крылатая ракета взорвалась на детской площадке в Кривом Роге, убив 18 человек, включая 9 детей. Среди них был трехлетний мальчик Тимофей, который возвращался домой с детской площадки со своей бабушкой. Его мать Валерия на похоронах рассказывала, что он любил собирать божьих коровок и всяких жучков, о его увлечении космосом и ракетами – такая вот страшно сбывшаяся привязанность ребенка, жизнь которого забрала русская ракета. Его дедушка Виталий сказал, что Тимофей мог сосчитать от одного до десяти и обратно на английском языке. За три года своей коротенькой жизни он многого достиг, и выстроил свой мир, состоящий из чудес, который уничтожило оружие, прилетевшее из страны, сделавшей войну смыслом жизни. Его смерть – не изолированная трагедия, а символ более широкой вины – коллективной, вмененной вины, – которая пятнает всю российскую нацию, как в свое время всех немцев.
Фашизм с эмодзи. Русские добровольцы зла.
После атаки на детскую площадку российские Z-каналы публиковали посты с одобрением, говорили о "точном попадании", ставили под постами смайлы. Вот она, радость русскому человеку! Ставили подписи вроде "всё по делу", "всё правильно", и никаких сожалений, и ни одного слова – "невинно убитые украинские дети". Ни одного слова что "это ошибка". Бравурно-сухой доклад Минубийств РФ отчеканил отрицание реальности и оставил рыдания матерей без комментариев. Кремлевскими сразу же были запущены фейки об инсценировке взрыва украинцами, которые смешивались с восторгом от точности попадания, и немедленно посыпались обвинения в адрес небратьев: "зачем были рядом с военными?". Мы не будем разбирать их лексику или грамматику, а тем более оценивать суть, поскольку не существует такой системы оценки. Всё это – на виду, всё это – в прямой речи, и заметим – не от страха, никто ведь не приказывал, все добровольно, от сердца. Ведь русский фашизм – это не только форма, не только лозунг. Фашизм – это когда смерть ребёнка становится контентом, когда вместо ужаса – лишь "ахах" и смайлики в комментах. Когда вместо минут и часов молчания, и дней траура – а у россиян даже нет раскаяния – лишь 10 секунд на репост. И запомним – в фашизме нет ничего опаснее добровольца!
Коллективность зла
Коротенькая жизнь и страшная смерть украинского ребенка заставила одного из нас написать стихи, в которых определена коллективная вина россиян за соучастие в его убийстве:
Кто наводил, кто нажимал – тот убивал.
И кто точил, кто собирал – тот убивал.
И кто молился, и кто врал – тот убивал.
И кто смотрел, кто повторял – тот убивал.
Кто соглашался, кто молчал – тот убивал.
Кто отвернулся, кто забыл – тот убивал.
Оправдывал, и верил – убивал!
Кто торговал, кто покупал – тот убивал.
Кто вёл расчёты, кто считал – тот убивал
Кто строил планы, и кто ждал – тот убивал
Кто присягнул, и кто стрелял – тот убивал
Кто криком "Слава!" прикрывал – тот убивал
Кто верил в ложь, кто не искал – тот убивал.
Кто это называл "добром" – тот убивал.
Кто спал спокойно– тоже убивал.
И я, коль жив – я тоже убивал.
Это вменение вины в самой простой форме: идея о том, что весь народ, каждый россиянин от генерала до прохожего разделяет ответственность за кровь ребенка. Это не юридический, а моральный вердикт, это тот же самый крик, который отражает коллективный позор нацистской Германии, где миллионы людей позволяли – или игнорировали, а то и просто вместе создавали страшную машину смерти. Параллели между путинской Россией и гитлеровской Германией – не просто фигура речи. В фундаментальном исследовании Дмитрия Шушарина "Русский тоталитаризм" украинофобия путинского режима сопоставляется с антисемитизмом режима гитлеровского: "Русские обрели духовную скрепу, которую так долго искали. И она главная и единственная. Это даже не назовешь ненавистью к Украине. Это превращение Украины в антимир, подлежащий уничтожению. Нынешняя русская украинофобия во многом сопоставима с нацистским антисемитизмом, хотя, разумеется, речь не идет о полном тождестве. Украинской нации просто предлагается исчезнуть. Патриарх Кирилл объявляет государственной идеологией нынешней Украины безбожие. А президент Путин отрицает существование украинцев." Оба режима выросли на культе насилия, освященном идеологией, будь то "денацификация" Украины или "очищение" Европы. Оба народа научились превращать молчание и соучастие в оружие, позволяя власти низводить простых граждан до винтиков тоталитарного молоха.
В нацистской Германии Холокост был делом рук не только офицеров СС, но и бюрократов, которые штамповали бумаги, соседей, которые отворачивались от колонн евреев, которых вели в газовые камеры, и заводов, которые получали прибыль от рабского труда.
Также и война в Украине – и смерть этого малыша – лежат не только на совести российского ракетного расчета, но и на рабочих завода, которые создавали оружие, пропагандистов, которые кричат "Слава Путину!" на государственном телевидении, нефтетрейдеров, которые финансируют войну, и миллионов россиян, которые крепко спят, пока горят детские площадки в Кривом Роге. Эта смерть маленького человечка точно отражает урок Нюрнбергского процесса: зло масштабируется через коллективное бездействие так же, как и через воодушевляющее нацию коллективное действие.
Концепция вмененной вины выходит за пределы отдельного человека и распространяется на нацию в целом. Карл Ясперс, размышляя о вине немцев в послевоенной Германии, назвал ее "метафизической виной" – общим бременем жизни в обществе, которое совершает зверства. Для России эта вина не разбавляется инакомыслящими или бессильными; она усиливается системой, в которой живут все россияне, независимо от географии, и в этом живут все те, кто эмигрировал из России, но не способен сделать так, чтобы наконец-то Кремль эмигрировал из них. А для "хороших русских" характерно вот это самое.
После детской площадки, превратившейся в воронку, после молчаливого воя матерей, не имеющих сил расстаться с холодеющей рукой своего ребенка – в "русской оппозиционной загранице" снова было тихо. Почти никто из тех, кто громче всех говорит о свободе России, не нашёл в себе слов, чтобы назвать ракету – российской, а жертву – невинной. Почти никто в тот страшный день не сказал "преступление", почти никто не написал "убийцы". Только осторожные сожаления, скорбь без обвинения, гуманизм без адреса. Да, после критики этого молчания многие "вспомнили" о своем публичном амплуа, но точно не вспомнили о душе... Именно о них писал Ясперс: "вина не исчезает, если ты закрыл глаза – она превращается в вину молчания".
Ханна Арендт, и "русское банальное зло", куда оно и мимикрировало...
Убийцы – не звери, не маньяки, они "обычные" россияне? Ханна Арендт называла это "банальностью зла", которое совершается по расписанию, зло не кричащее, а подсчитанное. Зло – это тот самый человек, который запускает ракету по месту, где геолоцирован детский сад, но также и комментатор, который пишет: "а чего они ждали?", и тот, кто не говорит "этого не было". Арендт писала об Адольфе Эйхмане – пунктуальном, скромном клерке, который координировал логистику Холокоста. Он не рвал на себе рубаху, он просто отправлял вагоны, он считал, что действует разумно, рационально! Он не чувствовал себя преступником, наверное, потому что ему просто не велели чувствовать. Он сам не был чудовищем, как ему казалось, он был элементом чудовищной структуры, частью машины уничтожения, ее мелким винтиком, таким же, как тысячи других – каждый из которых "делал только свою работу". Зигмунд Бауман добавит: это не изъян в человеке, а сбой в самой морали. Когда мораль передаётся системе, совесть теряет язык. Тогда становится возможным совершать ужасное – с чувством долга, что много хуже зверства, потому что зверь-то не осознает, что делает. А человек – еще как осознает, но не чувствует. Прямо про нас, россиян, не правда ли?
А что говорит правовая система и Клаудия Кард?
В уголовном праве вина делится на объективную и субъективную. Субъективная – это осознание, намерение, умысел. И то, что мы видим – это не случайность, не ошибка геолокации, не трагическая погрешность. Это система, в которой намеренный выстрел по детям уже давно не вызывает стыда. Где реакция на события не "это ужасно", а всегда – "так им и надо". Где кто-то говорит, а остальные молчат, и это и есть субъективная вина. Это не просто преступление, это признание его в качестве допустимого. И когда оно повторяется – снова, снова и снова – это уже не вопрос морали, а приговор – юридический, политический, теологический, да любой... Приговор всему народу, который после содеянного более не имеет права называться нацией, называться людьми. А Кард называла это социальной смертью. Когда речь идёт не только о телах, а о языке, доме, памяти, а выстрел – это не по цели, это по идентичности, по общности, по будущему. Кард шла еще глубже, определив социальную смерть как уничтожение агентности. То есть, ты больше не субъект, ты не говоришь, ты не называешь, ты исчезаешь – не в земле, а в реальности. То есть – в тебе больше нет "Я". Все про нас, да?
Режим Путина, как когда-то и гитлеровский, был порождением национального ресентимента, который Кремль сознательно превратил в национальное согласие и затем в оружие против своего народа и народов других стран. Инженер, проектирующий ракеты, попугайничающий и учитель, отравляющий школьникам души кремлевской лажей, каждый гражданин, платящий налоги Путину, – все они финансируют войну, которая убила маленького украинца. Россия сегодня – это не просто война. Это проект вымирания, оформленный дугиными и сурковыми, как историческая миссия, вплетенная в официальное, потрясающее своими бесстыдными золотыми куполами смертославие Гундяева-Путина, заставляющее падать людей на колени, но не от стыда за содеянное, а от вожделения имперского величия в драных лаптях. И именно эти смертославные заменили "аминь" на "одобрямс". Это не значит, что каждый россиянин нажимает кнопку или убивает, но это означает что вся нация, раздавленная автократической машиной, реально позволяет путиным нажимать кнопку. Коллективная вина немцев не могла быть оправдана теми немногими, кто сопротивлялся, и "хороших русских" тоже нельзя оправдать.
Достижения гражданина Украины Тимофея – а он умел считать на английском, собирал жучков и божьих коровок, то есть изучал жизнь – резко контрастируют с "достижениями" российского народа, который гордится тем, что принес мальчишке смерть. И получается, что украинский ребенок смог за 3 года сделать больше, чем вся Россия за 30 последних лет. 10 английских цифр, которые он успел выучить, превратились в 10 обвинительных пунктов против империи, в которой "десять" звучит только в контексте ракетных и дроновых ударов по городам и детским площадкам. В свои три года Тимофей уже был гражданином мира, в то время как Россия, купающаяся в своей имперской чуме, сжимается до размеров бактерии, и хочет весь мир утащить за собой, в свое уродство и злодейство. Его (Тимофея) смерть – это отражение всех других жертв войны россиян: более 600 украинских детей убиты с 2022 года, и каждая жизнь была уничтожена системой, которая прославляет насилие и смерть как добродетель, и как единственно правильный коллективный выбор этого народа. "И я тоже виноват, я убивал". Пока россияне это не усвоят, не будет им добра. Это признание и осуждение возможно, только если мы осознаем, что само выживание становится соучастием в условиях, когда единственная цель всей нации – смерть. Подобно тому, как Ремарк слышал на гитлеровских митингах "рев самой Германии" и видел ее дисциплинированный марш к своей гибели, преступный путь россиян при Путине – это нанесенная себе кувалдой рана, это выпотрошенная совесть, ведь они по факту подтвердили антирекорд Гиннеса и получили премию Дарвина в одном флаконе, и теперь весь народ навсегда и накрепко связан с чувством вины, от которого он уже не сможет никуда убежать – ни в Европу, ни в Америку, ни в Дубай, ни на Луну.
Нация убийц
Назвать Россию "нацией убийц" – это не гипербола, а правильное понимание ее реальных действий. Кровь Тимофея, который не успел перед смертью сказать, что пожалуется на своих убийц богу, как это сделал сирийский малыш, как и кровь других людей, маленьких и больших, убитых и замученных россиянами в самой России, Украине, Сирии, Африке, Грузии, – пачкает не только Кремль, но и общество, которым он командует. Крах нацистской Германии оставил после себя наследие вины и расплаты, и мы надеемся, что именно крах и расплата также наступит в недалеком будущем для России, через военное поражение или через страшное пробуждение. Возможно, что однажды россияне уже расплатились за свои преступления в Европе, Сибири, на Кавказе – век назад пришли большевики и уничтожили десятки миллионов людей, и получается, что Сталин наказывал русских за страшные грехи против человечности, и отлично преуспел в этом. Но наказал не всех! И многие шипят – "Сталина на вас нет". А для тех, кто остался, вмененная вина также остается – как морок внутри каждой русской души, не разбираясь – есть она, эта душа или ее давно нет, и, следовательно, вина такая же неизбежность, как и ракета, убившая мальчонку, который был виноват перед россиянами только за то, что мечтал полететь в космос.
Там он и остался навсегда, и точно смотрит на оставшихся в живых со своей непостижимой высоты, и смотрит на всех нас россиян, которые уже не имеют права на молитву, не имеют права любить, и которым нельзя дальше жить спокойно. Утешает только одно: там Тимофея российские ракеты уж точно не достанут.
